Воскрешение Торгунны

Посреди острова, где прятались мятежники, высилась гора из черепов. Асмундур задумчиво осмотрел верхний, присел на колени и поковырял ногтем один из нижних. Асмундур видел мало, но этого хватило.

– Свежие, – сказал он Бьярки, и брат перевел его слова Аластуру, вождю скоттов. Он начал выкрикивать какие-то команды на их резком, дающем языке, и тут раздался оглушительный рёв со всех сторон. Из-за гребней холмов вокруг их войска вылетели воины. Их обнаженные тела покрыли причудливые синие узоры. Асмундур ожидал армию, а их было всего семеро. Аластур говорил, что на острове должна быть сотня бойцов с женами и детьми. Асмундур бросил быстрый взгляд на черепа. В неровной стене пирамиды были и маленькие детские. Дальше думать было некогда: он принял удар и подивился тяжести, обрушившейся на его щит.

Воины, с которыми пришлось скрестить мечи не были похожи на пиктов: слишком высокие, слишком крепкие, слишком быстрые. Они бились яростно и ожесточённо, и каждый забрал с собой в Вальгаллу по нескольку скоттских бойцов. Ушёл пировать и его средний брат, Раудульв. Младший, медвежонок Бьярки, выжил, и Асмундур был этому рад: Раудульв не понимал язык скоттов, а Бьярки бойко на нём изъяснялся.

А потом скотты вытеснили на край обрыва их главаря, загнали его, как дикого зверя, в ловушку без выхода. И его хирд был в первых рядах. Высокий Асмундур сверху вниз смотрел на скоттов, но, чтоб взглянуть в глаза этому ётуну, ему пришлось придержать шлем, а потом пожалеть. Таким яростным огнём пылали его глаза перед тем, как он прыгнул в море… Асмундур подумал, что будет рад поднять кубок с таким воином. Думал, пока Бьярки не разъяснил ему, откуда взялась груда черепов.

Великан выкрикнул какое-то проклятье на языке, которого Асмундур не знал, а раз не понял, значит, нет у этого проклятья власти над его судьбой. Беспечно улыбаясь отошёл он от обрыва. А скотты расходились хмурыми. Наверное, поняли. Ему не было до них дела. С Бьярки он зашёл в шатёр нанимателя, запросто, как пристало честным воинам.

– Аластур, – сказал он военачальнику, – наша служба закончилась, беглецы покараны. Я и мои люди возвращаемся домой.

Бьярки перевёл на их грубый лающий язык слова Асмундура. Алистер Катанах поморщился. Исландские дикари не признают его старшинства, держатся на равных, с ним, главой клана и ближником Кеннета Макальпина. Медведи неотёсанные, они бы и с королём так же разговаривали, в этом Алистер был уверен.

– Тела мятежника нет, – угрюмо бросил Алистер и повернулся спиной к исландцам.

– Тело мятежника едят рыбы, – перевёл Бьярки слова брата.

Алистер сел и положил руки на колени. Последние слова мятежника не шли у него из головы. Глупые, отчаянные, бесплодные, в устах его бывшего сотника, невероятно выросшего и раздавшегося, обрели страшную силу.

"Все мне служить будете!" – кричал он, поводя мечом перед тем, как спрыгнуть с обрыва. Кричал всем, а смотрел ему в глаза. Алистер поднял взгляд на исландцев. Стоят, как две ледяных горы: побольше и поменьше. Не было у него сил с ними спорить.

– Я вам хорошо заплатил, – сделал он жалкую попытку.

– Ты заплатил за кровь мятежников, они убиты. Мы сделали свою работу и возвращаемся домой, Аластур – сказал Бьярки после протяжного рычания горы побольше.

Алистер знал, что от него ждут. Нехотя, он сказал:

– Вы сделали – я заплатил. Можете уходить.

Исландцы молча развернулись и вышли прочь, и Алистер облегчённо вздохнул. К дьяволу их, пусть катятся.

Когда в веренице шотландских лодок они подходили к берегу, Асмундур приметил нос драккара в одной из бухт. Никто не заметил, а его намётанный глаз сразу вычленил знакомый изгиб среди ломаных скал. Сейчас он разделил своих воинов и одну половину отправил на свой корабль, а с второй половиной пошёл осматривать трофей. Разве он виноват, что скотты слепы? Пока вождь скоттов не наложил лапу на драккар, Асмундур бегло оглядел пустой корабль и рассадил воинов на вёсла. Исландцы налегли, и драккар вышел в море. Сзади горел погребальный костёр с телов Раудульва, что-то кричали скотты, но Асмундур был глух. Он идёт домой, а скотты пусть воюют сами. Во время стоянки у северной оконечности острова Бьярки разворошил кучу драных шкур на корме. Асмундур услышал крики, хохот, чей-то заливистый свист. Он раздвинул сгрудившихся на корме воинов. За ними стоял его брат и держал за плечо грязную, оборванную женщину. Она была так худа, что на высунувшемся из рукава запястье между кожей и костями не было ничего.

– Кто это? – спросил Асмундур.

– Не знаю, – ответил Бьярки. Он крепко держал руку этой женщины, но не для того, чтоб не сбежала, а чтоб не упала. – Я её почти не понимаю.

Асмундур встал перед ней и стукнул кулаком в грудь

– Асмундур, – назвал он себя.

– Торгунна, – сказала женщина и потеряла сознание.

Он раздумывал: высадить её на пустынном берегу или выбросить в море. И в том, и в другом случае её ждала смерть. Ещё не приняв решение, он убрал волосы с чумазого лица, и что-то слабо шевельнулось в его душе.

– Бьярки, – сказал он. – Пора сварить похлёбку. Дай поесть и ей.

До самого исландского берега женщина, назвавшаяся Торгунной, сидела забившись в угол на корме драккара. Не глядя никому в глаза, она принимала питьё и еду. Уткнувшись в плошку, ела, а отставив её, вылизанную до капли, молча сворачивалась в грязный клубок, только плечи подрагивали от беззвучных рыданий.

Асмундуру надо было выкинуть её за борт, но раз не сделал, раз подарил ей жизнь, теперь надо её сохранить. Из жалости он взял её в свой дом на берегу реки Фродау. В первый день затопил баню, и отмыл её добела. Она смущённо прикрывала рукой срам, но перечить не смела. Когда черные потоки воды иссякли, Асмундур увидел красивую молодую женщину, только сильно истощённую.

– Ничего, откормлю, – подумал он.

Торгунна взвалила на себя всё, и даже немного больше. Жизнь Асмундура стала теплее, мягче, уютнее. Она готовила незнакомые, но очень вкусные блюда, лечила людей и скот, поддерживала порядок в большом и пустом доме. Чем лучше было Асмундуру, тем мрачнее он становился. Уходила его сила, слабла воля, ему больше не хотелось идти в дальний поход и воевать с чужаками.

Однажды утром он позвал Бьярки на охоту, но того свалила лихоманка. Тогда Асмундур отправил Торгунну к брату, а сам ушёл к леднику Снайфетльсйёкулль бить песцов. Обвешенный добычей, он по темноте возвращался домой, и не заметил новой трещины под ногами. Только к утру, волоча сломанную ногу и упрямо закусив связку одеревеневших от мороза песцов он дополз до своего двора. Чудо, что Торгунна выглянула в окно и успела увидеть тело хозяина до того, как метель замела его полностью.

С Бьярки вдвоём они заволокли тело Асмундура в дом. Торгунна услала Бьярки к себе домой, а сама раздела хозяина. Кожа его была белой, почти голубой, губы посерели. Торгунна подкинула дров в очаг и скинула платье. Закусив в сомнении губу, она стянула нижнюю рубаху. Обнажённой она легла на ложе и прижалась к огромному, холодному и твёрдому телу Асмундура. Она переплела свои ноги с его, тяжёлыми, как дубовые колоды. Руками обхватила его грудь. С головой накрыла себя и его тёплой медвежьей шкурой.

Тело Асмундура казалось куском замороженного мяса, но чуткие пальцы Торгунны чувствовали биение его сердца. Очаг пылал, с жаром пожирая щедро насыпанные дрова, шкура не давала теплу уйти. Торгунна, вначале продрогшая, начала отгреваться, глаза её закрылись, и она задремала, а проснулась от того, что крепкое, твёрдое и горячее тело прижало её к лежанке. Асмундур склонился над ней, Торгунна увидела его безумные глаза, в которых блестел отблеск затухающего очага.

– Ты пришла сама, – сказал он хриплым шёпотом.

– Ты чуть не замёрз до смерти. Я хотела тебя согреть.

– Ты пришла сама, – повторил он упрямо.

Торгунна знала, что будет дальше, не хотела этого, но сопротивляться не могла. Она расслабила ноги и повернулась к очагу. Прикусив губу, она смотрела, как прозрачные язычки затухающего огня бегают по обугленному дереву. Последний огонёк потух, Асмундур поднялся, и Торгунна вздохнула с облегчением. Он зачерпнул ковшом воды, напился, пролив половину на грудь.

– Хочешь пить? – спросил он.

Она кивнула, и, пока утоляла жажду, он сидел рядом, гладя шершавой ладонью её длинные ноги. Когда она напилась, он сказал:

– Я хочу, чтобы ты стала хозяйкой в моём доме.

Всё изменилось, и дело было не только в физической близости. Он начал с ней разговаривать. По вечерам она лежала на его руке с каменными мышцами, которые под её щекой становились мягче подушки, он спрашивал о прошлом, она отнекивалась, отделывалась туманными фразами, отвечала уклончиво, но в одну ночь её прорвало, и она рассказала всё.

Асмундур слушал, всё больше каменея, про страшную зиму на Гебридских островах, про голод, про командира пиктов, ставшего людоедом, и про то, как он съел трёхлетнюю дочь Торгунн, а потом казнил её мужа. Теперь Асмундур понял, чьи черепа лежали кучей посреди острова. От мысли, что пришлось пережить его Торгунне, он прижал её к себе так сильно, что затрещали кости, но она не замечала. Слёзы, накопленные за прошедшие месяцы лились потоком, и никак не останавливались: слишком много их набралось.

С того дня, когда Бьярки нашёл её, зарывшуюся в старые шкуры на корме драккара, она не ела мяса. Асмундур, думал, что это чудачество и называл её "Птичкой-Торгунной", а теперь понял, что в каждом куске мяса она видит свою растерзанную людоедом дочь. Убить пиктское чудовище ещё раз было не в его силах, но он убил бы его ещё много-много раз, если б мог. А Торгунне стало легче: она разделила свой кошмар с самым сильным мужчиной в её жизни.

Асмундур привык жить один, а Торгунна перестала быть вечно обязанной приживалкой, и оказалось, что железный характер есть у обоих. Они были, как два утыканных иглами ежа, но время шло, и каждая игла нашла свою выемку. К мидсумару, дню летнего солнцестояния, женским чутьём Торгунна поняла, что в ней зародилась новая жизнь. Скоро из неё выйдет новый человечек, и ему ничего угрожать не будет, потому что рядом Асмундур, воин, которому не страшен никакой ётун-людоед.

Перед мидсумаром братья набили много дичи. Асмундур не просил, но Торгунна, счастливая своей маленькой тайной, вызвалась помочь. Она пластала оленину на полосы и задела ножом руку. Заструилась кровь, смешалась с оленьей. Нож был таким острым, что она не сразу заметила рану, а как увидела, улыбнулась беспечно и замотала чистой тряпкой. В ночь мидсумара Торгунна прилегла, и больше не встала. Асмундур, пировавший с братом и друзьями, ничего не заметил. Грузный и весёлый, он вошёл в спальню, сбросил одежду. Залез под шкуру к мягкому телу любимой, но её кожа не грела, а обжигала.

Три дня Торгунна металась в бреду, а Асмундур – по окрестным домам в поисках лекаря. На третий день она ненадолго пришла в себя. Она открыла глаза и позвала его. Асмундур сел рядом, убрал прилипшие ко лбу волосы.

– Что мне сделать для тебя? – спросил он. – Может сварить какой-то отвар? Скажи какой, я совсем ничего не понимаю в твоих травах!

– Сделай, – сказала она чуть слышно. – Похорони меня в Скаульхольте, только там я обрету покой.

– Нет-нет-нет, ты выздоровеешь, ты поправишься, – замотал он головой.

Торгунна с неожиданной силой вцепилась ему в руку:

– Дай мне слово! – сказала она, и Асмундур пообещал.

Больше Торгунна ничего не сказала, пожалела своего ослабевшего сильного мужчину. Утром повозка с её телом, запряжённая парой круторогих быков и четверо угрюмых молчаливых мужчин на лошадях отправились в путь. Хаки и Фроди, два верных воина Асмундура отправились с братьями. Они ехали весь день, без остановок, а, как начало темнеть, свернули к Боргарфьорду. В пустом охотничьем домике они долго сидели, не разводя огонь, погружённые в свои тяжёлые мысли, а тело Торгунн лежало в повозке за окном.

Стемнело, но никто не мог сдвинуться в места. Снаружи послышался шорох: кто-то подошёл к домику. Асмундур положил руку на рукоять меча. Со скрипом открылась дверь, и в дом вошла Торгунна. Асмундур, его брат и двое его воинов вскочили, но Торгунна не смотрела на них. Она встала на колени перед очагом и разожгла огонь. Так же, не глядя ни на кого, вышла и вернулась с котелком, мешочком ячменя и полосами вяленной оленины. Потрясённые воины отступили к стене, они растерянно смотрели то на Торгунну, то на Асмундура и не знали, что делать, а ожившая Торгунна подвесила котелок над очагом и засыпала крупу.

Когда каша приготовилась, Торгунна протянула мужу плошку с едой.

– Ты голоден, любимый, поешь, – сказала она, глядя в сторону.

Асмундур взял плошку. Он сулчайно коснулся её пальцев, и отдёрнул руку, так они были холодны. Не сводя с неё глаз, он съел всё, но она всё так же не смотрела на него. Глядя на них, поели и остальные. Когда котелок опустел, Торгунна вышла из дома. Асмундур кинулся за ней. Она подошла к телеге и легла так же, как лежала раньше. Асмундур схватил её за плечи, но они оказались твёрдыми и холодными, а голова безвольно откинулась, обнажив тонкую шею. Сильный воин, победивший людоедов, сел на землю, прислонившись к колесу, и зарыдал, а его друзья стояли над ним и не знали, что сказать.

Утром быки потащили повозку дальше. Впереди ехали два его друга, а сзади – сам Асмундур с братом.

– Она не мертва, – сказал он. – Она не в Хельхейме.

– Ты обезумел от горя, Мунди, – ответил Бьярки.

– Нет, – упрямо замотал головой Асмундур. – Я верну Торгунну.

– Но как?

Асмундур задумчиво посмотрел на солнце.

– Ещё не знаю, но отпустить её я не могу.

У подножия ледника Хофсйёкюдль они остановились на ночлег. Споро в восемь рук возвели шатёр, Бьярки разложил дрова для очага, Асмундур поставил котелок, кожаную флягу с водой, крупу и вяленую оленину. Потом он сел, сели и остальные. Фроди достал кресало, но Асмундур остановил его. Они долго сидели вокруг холодного очага, не глядя друг на друга, пока снаружи не заскрипел снег. Откинулась шкура, закрывающая вход, в сгустившихся сумерках показалось бледное лицо. Качнулись тяжёлые косы цвета морёного дуба, когда Торгунна вошла в шатёр. Воины вскочили на ноги. Глядя мимо: в землю под ногами, на дрожащие под порывами ветра стенки, на дрова в незажжёном очаге – куда угодно, но не в глаза мужчинам, она подошла к очагу и взяла протянутое кресало. Фроди вздрогнул: теперь и он ощутил ледяной холод её тонких пальцев.

Всё повторилось. Она протянула мужу плошку с дымящейся кашей.

– Ты голоден, Асмундур, поешь, – сказала Торгунна, и он принял еду из её рук, но, как ни пытался заглянуть в глаза, она неизменно отводила взгляд.

Когда мужчины насытились, Торгунна повернулась и, глядя под ноги, пошла к телеге. Издав вопль отчаяния, Асмундур перепрыгнул пылающий костер и бросился за ней. Бьярки выскочил следом. Хаки выхватил горящее полено и с Фроди последовал за ними. Тень ледяной стены накрывала шатер, а за её изломанной гранью, возле распряжённой телеги стоял Асмундур. Он обхватил вырывающуюся Торгунну, как огромный медведь, забирающий свою жертву, только медведи не плачут. Три храбрых воина много раз, не задумываясь, бросались в самую гущу смертельной битвы, но сейчас стояли вокруг и не знали что делать. Ветер с ледника трепал жалкий огонек на недогоревшем полене, его рыжие отблески метались по нужному лису Торгунны, стиля мертвенную бледность. С огромным трудом, будто не слабая женщина сопротивлялась ему, а великан-людоед с далёкого скоттского острова, Асмундур развернул жену к себе.

– Посмотри на меня, Торгунна! Я, твой муж говорю тебе: посмотри!

Она выгнулась так, что косы легли на снег.

– Нельзя! – закричала она.

Он схватил Торгунну за голову, она упала на колени, и он рухнул в след рядом. С красным от натуги лицом он тянул её к себе, а она сопротивлялась, и ему никак не удавалось сломить её волю. Когда осталось совсем чуть-чуть, Торгунна закричала. Рот распахнулся так широко, как не может он открыться у живого человека, от её крика ослабли руки Асмундура. Хаки уронил факел в снег и он, зашипев, погас.

Торгунна встала и сказала:

– Асмундур, не пытайся меня вернуть. Ты погубишь и меня, и нашего сына.

Обезумевший от горя Асмундур пополз за ней, вцепился в подол её платья, но она не остановилась, только затрещала разрывающаяся ткань. Торгунна легла в телегу на солому, как лежала раньше и закрыла глаза. Долго Асмундур стоял на коленях, уткнув лоб в деревянный борт похоронной повозки, а его ближники стояли вокруг молча. Только луна равнодушно смотрела на четыре крошечных фигурки у неуклюжей телеги под отвесной ледяной стеной, а больше вокруг живых не было.

На третий день они вошли в Скаульхольт. Проехали, не заходя, мимо домов под подозрительными взглядами местных жителей. Впереди зеленел высокий холм. Асмундур показал на него:

– Хорошее место для погребального костра.

Они направили повозку к его подножию и разбили лагерь с подветренной стороны, укрывшись от любопытных глаз.

Наступила ночь. Асмундур сам достал кресало и развёл костёр. Наварил каши с олениной, разложил по плошкам. Бьярки настороженно следил за братом. Он сходил к повозке, убедился, что Торгунна мертва и недвижна, потом подсел к Асмундуру.

– Что ты задумал, брат? – спросил он.

– Она носит в чреве моего сына, – угрюмо ответил Асмундур.

– Брат, ты оглох? – вспыхнул Бьярки. – Ты не слышал, что сказала Торгунна прошлой ночью?

– Очень хорошо слышал, Медвежонок – ответил он, назвав брата детским прозвищем. – И потому не могу с ними расстаться.

Он встал и пошёл к телеге.

– Остановись! – крикнул Бьярки.

Асмундур выхватил меч и развернулся.

– Я сделаю это, даже если мне придётся убить тебя! – прорычал он.

Бьярки посмотрел на подрагивающий конец клинка, на полное решимости лицо брата и отвёл глаза. Асмундур резко бросил меч в ножны. и откинул шкуру, укрывающую тело Торгунны.

– Помоги! – крикнул он, но Бьярки не сдвинулся с места. – Ко мне! – заревел он, как на поле боя, созывая воинов на подмогу.

Хаки бросился к нему, следом запрыгнул на телегу Фроди. Бьярки смотрел на них исподлобья, но не трогался с места. Втроём мужчины аккуратно подняли тело Торгунн и уложили у костра на расстеленную шкуру.

– Я просил Хель отпустить Торгунну, я молил Локи уговорить свою дочь, я просил Одина приказать своему сыну, они глухи и слепы, им всё равно. Я говорил им, что мой сын будет великим воином, но они молчат. Я заставлю их вернуть мне Торгунну и моего сына.

Сказал Асмундур, и Бьярки понял, что эти слова – ему. Со вздохом он встал рядом с братом и положил руку ему на плечо.

– Если ты решил твёрдо, я помогу, но ты совершаешь ошибку.

Асмундур накрыл его руку ладонью и ничего не сказал. Он стянул с Торгунны платье и нижнюю рубаху. Она лежала у костра на шкуре белого медведя: такая же белая, мёртвая и прекрасная. Бьярки залюбовался её телом, на миг забыв, что она мертва. Асмундур сунул руку под седло своего коня и вытащил мокрую от конского пота тряпицу. Он тщательно натёр лошадиным потом кожу жены.

– Помнишь хромого Хефина, Бьярки? – спросил он, не отрываясь от работы. – Валлиец из воинов Аластура. Я часто говорил с ним вечерами. У валлийцев есть добрая богиня, её зовут Рианнон. Она принимает роды у кобыл, охраняет всадников и провожает их в царство мёртвых. Она же может вернуть человека в мир живых.

Загрузка...